Орден для Поводыря - Страница 85

Тихонечко рос в чинах, но на одном месте долго не держался. То в Томске при губернском правлении, то в Иркутске, то в Красноярске. И всюду находил, кого бы прижучить. За ним, как за маньяком тянулся длиннющий шлейф разоблаченных взяточников и казнокрадов.

С 1861 года окончательно перебрался в мою губернию. Сначала в Мариинск – горным исправником. Потом в Томск – чиновником по особым поручениям. Уже при моем предшественнике, генерал-майоре Озерском, отправил на каторгу в Восточную Сибирь с десяток проворовавшихся чинуш. Пока не добрался до горных начальников.

С начальником Алтайских горных заводов, и по совместительству Томским гражданским губернатором, Александром Дмитриевичем Озерским, Стоцкий характерами не сошелся. Я в смысле того, что по разные стороны баррикад они были. Один с превеликим удовольствием запускал руки в карман государя императора, а второй этого очень не любил. Только сделать друг с другом, ни тот, ни другой, ничего не могли. Генерал обладал всеми ресурсами государственной машины, а Стоцкий нашел в Дюгамеле фанатичного читателя своих опусов о злоупотреблениях генерала. В итоге Озерский отправился жить и работать в столицу, а Фелициан Игнатьевич в Кузнецк – исправником при земском суде.

В общем, наш товарищ. Господа Карбышев с Пестяновым были такой кандидатурой на место Томского начальника полиции вполне удовлетворены. Как, впрочем, и я. Еще один союзник в борьбе с распоясавшимися горными чародеями мне не помешает.

О Потанине Варешка нарыл совсем мало. Карбышев, по жандармским каналам немного больше, но тоже не слишком. Их потуги разузнать об этом человеке меня только забавляли. Я бы им рассказал…

Я окончил Новосибирскую Высшую партийную школу в тот самый год, когда она стала называться Сибирским социально-политическим институтом. Так что и одну сторону жизни областника Потанина мне проповедовали, и о другой – времен Сибирской Республики – наслышан. Сам могу порассказать… Уж не знаю, за что Григория Николаевича Ленин ценил, только его едва-едва красные не расстреляли. За деятельное участие в Колчаковском правительстве. Очень уж нашему члену Русского Географического общества, идея отделения Сибири от России по нраву была. О том и молодежь подговаривал, кружки какие-то и землячества организовывал. А на Ломоносова ему начихать было. Он искренне полагал, что богатства Сибири не обязаны приращивать могущество империи, а напротив – должны оставаться у сибиряков.

Нужно сказать – довольно вкусная идея. Не зря один из сибирских губернаторов уже в мое время поговаривал о проведении референдума. Грустно ему было наблюдать, как нефтяные гигабаксы по трубе мимо кассы в Москву утекают. А как с соседней области уголь эшелонами пошел – так и вовсе расстраиваться начал. Забыл, что не любит у нас народ расстроенных или задумчивых, и нечаянно выборы проиграл.

А может быть, ему и помогли проиграть. В те времена – такие вещи еще легко проделывались. Пришло указание по вертикали правящей партии и все. До свидания, наш ласковый… как же его звали-то? Да, не важно. Тогда около кремлевские олигархи только-только начали свое величие богатствами Сибири приращивать, им такой сепаратист на губернаторском посту совершенно не нравился…

Потом, при другом уже Хозяине, об отделении Сибири никто и не заикался. На нефтедолларах бюджет страны держался. Или, если переводить в термины самого начала двадцать первого века – Российская экономическая и энергетическая безопасность. А кто с безопасностью шутит, тот у нас спокойно и счастливо не живет.

Видно сейчас, во второй половине девятнадцатого века, забавляться всякими экзотическими идеями еще можно. Если без экстремизма, конечно. Кружки там всякие собирать, обмениваться мыслями. А вот прокламации сочинять не стоит. Во-первых, их мало кто прочитает – грамотных один из шести. А во-вторых, жандармы сразу оживляются. Листовка со всякими воззваниями – это у нас что?! Правильно! Документ! А к документообороту в империи отношение трогательное. Можно сказать – нежное. И неуставные призывы оскорбляют чувствительные души чиновников Третьего отделения.

Вот и с Потаниным в той, другой, уже безвозвратно мной перекореженной, истории, обжегся как раз на прокламации. Что-то написал и кому-то дал почитать. Тот другому, другой третьему… Так куда надо послание и дошло. Министр юстиции, граф Панин, как услышал – аж затрясся весь. У него доля малая есть в Восточно-Сибирских золотых приисках, а тут отобрать и переделить призывают. Вот и поехали господа областники – Потанин, его первый апостол Ядринцев, и некто Колосов – выпускник кадетского училища, сначала в Омскую гауптвахту, потом на суд в столицу. Всего было арестовано и каким-либо образом наказано более сорока человек. Сенатские слушания по этому делу закончились только в 1876 году… И поехали революционеры к берегам студеного Белого моря, в Архангельск, в ссылку.

Правда, ненадолго. Потанин даже книгу в тюрьме дописать не успел. Никто этакие-то забавные обвинения в серьез не воспринимал. Подумаешь – отделиться призывал. Делов-то. Кого он тут отделять будет? Три деревни в шесть рядов, миллион квадратных верст непроходимых болот и тайги, и два улуса киргизов с татарами? Так одного казачьего полка хватит, чтоб обратно вернуть. Полковник Черняев вон, двумя тысячами солдат все Кокандское ханство на уши поставил…

В общем, простить – не простили, но на заметку взяли. Очень уж штаб-офицерам генерального штаба нужен был господин Потанин. В правильные места умел попасть, и, как отставной офицер, самое важное высмотреть. А что не увидит – у туземцев в состоянии выспросить, ибо языки знает. Да и вообще. Исследовать закоулки Сибири и Средней Азии кто-то же должен. Чай господ гвардейских офицеров за Урал и калачом не заманишь. Им и в Санкт-Петербурге хорошо.