Орден для Поводыря - Страница 62

— Степан Иванович, — строго сказал я, догадавшись, что хозяин сейчас продолжит свой спор с неведомым собеседником. — Прошу вас. Успокойтесь. Давайте вот, сядем, и вы мне все подробно расскажете. Особенно то, что касается Дионисия Михайловича.

— Ага, — тряхнул усами Гуляев и, резко выдернув стул из-за стола, рухнул на сиденье. Пришлось мне, не дожидаясь приглашения, садиться тоже. Артемка встал за спиной. Похоже, он все еще побаивался громогласного ученого.

— Итак?

Итак, вот что удалось выяснить: Двадцать второго августа, в город из Бийска приехал мой добрый лекарь, Дионисий Михайлович Михайловский. Получив мои записки с воспоминаниями о якобы читанных иностранных трудах по медицине, он развил бурную деятельность. Откуда только силы взялись! Вроде всего ничего времени после нашей встречи прошло, а он успел вычертить план будущей больницы, обдумать и составить список требующегося для лабораторий и аптеки оборудования, и наметить основы штатного расписания. Прихватив эти бумаги, он и отправился в горную столицу.

Все совершенно логично! Михайловский, будучи врачом от Бога, все-таки весьма далек от архитектуры, и ему требовались исправления инженера к проекту здания. Ближайшее место, где он мог получить нужные консультации – это Барнаул. Тем более что и часть инструментов, микроскопы и лабораторную посуду здесь приобрести не проблема. А Горное училище выпускает гораздо больше молодых людей, чем требуется для Горной администрации. Быть может, он планировал кого-то увлечь работой в новой лечебнице…

Юзеф Быстройновский, сосланный из Вильно на юг Западной Сибири, устроился служить при провизорской Горной аптеки. Молодой человек изучал медицину в Варшавской Главной школе, но окончить курс наук не успел.

В Барнауле, при аптеке, существует аптекарский сад. Ну, скорее – огород. Ибо выращивают в том "саду" лекарственные растения, а не яблоки с грушами. Вот именно этим огородом молодой поляк и увлекся. На чем и сошелся со Степаном Ивановичем – также изучающим свойства алтайских трав. А потом, после приезда Михайловского, и со старым лекарем, который, исходя из моих записок, тоже планировал начать культивировать некоторые местные травки.

— Нет, ну каков молодец! — кричал Гуляев, заставляя меня морщится от боли в ушах. — Вы только представьте! Он утверждает, что некоторые виды хлебной плесени, обладают противомикробным действием! Вы, ваше превосходительство, хоть можете себе представить, во что это может вылиться?

— Да, — крикнул я. Это был единственный способ вклиниться в его монолог. — Я могу. А вы?

— Ага-а-а-а! А я… Что вы сказали?

— Если получится выделить и научиться выращивать эти виды плесени, мы получим прекрасное средство от любых воспалений.

— Господи! — придавил выпуклые усищи выпуклой же, пухлой рукой ученый. — Господи Боже Всемилостивый! Неужто Ты сподобился дать нам образованного начальника!?

— Полноте, Степан Иванович. Вы меня смущаете.

— Ничуть, ничуть, дорогой Герман Густавович. И это замечательно! За-ме-ча-тель-но! — ученый, и по совместительству горный чиновник – коллежский секретарь, и советник Пятого отделения по делам частных золотых приисков, откинулся на спинку стула. — Сам Господь привел вас к моему скромному дому…

— Господь… Да… Я смел надеяться, что вы не откажете мне, с моими людьми в постое… На время, достаточное для разбирательства с этим… делом.

— Ага, — сколько значений может быть у простого слова, если говорить его с разными интонациями! — Вот значит как. Ну, что же. Почту за честь. Жаль только я прислугу отпустил… Надзиратели до полутора рублев в день разбирателям пожарищ платят. Вот и мои… испросились. А повариха-матушка в собор отправилась. Они там снопами ржаными да рябиной к Покрову прибирают…

— Артемка? — тихонько позвал я не отрывающего глаз ото рта разглагольствующего ученого. — Двоих на рынок за продуктами. Апанас выдаст червонец. Кто там у нас кашеварит? Пусть на кухню идет. Чай, и чего-нибудь поесть пусть готовит. Остальным – коней прибрать и отдыхать. На крыльцо – конвой.

— Так точно, ваше превосходительство, — так же негромко ответил казачок и умчался.

— Мне сообщили, кроме господ Быстройновского и Михайловского, арестованы еще… — я сверился с письмом Карбышева. — Еще Мокржецкий и Войникас. Это что за люди?

— Солдаты, — одним словом отделался Гуляев. — Только с неделю назад еще троих в казарме заточили. Мещан Юрасова с Чернегиным, и дворянина Ванятку Бутковского.

— Ванятку? — удивился я. Странно было слышать, чтоб взрослого человека, да еще и дворянина, так называли.

— Ага. Юродивый он. Вырос в сажень, а разума едва-едва. Сестрицу его, Карину Петровну из Варшавы выслали, вот и он с ней.

— Юродивого и арестовали?

— Так это Николаю Филиппычу Тихобаеву, городничему нашему щеголевские приказчики выдали, что видели, дескать, Ванятку как раз перед пожаром возле усадьбы.

— Щеголев – это у нас кто?

— Пелагея Ивановна-то? Щеголева? Купчиха наша первогильдейская. Крупяные мельницы у нее и артелей несколько на приисках. Поговаривают, чуть ли не в двести тысяч капиталов. Усадьба ее амбаром к каретному сараю коллежского советника Константина Павловича Платонова выходит. А как полыхнуло, то оба домовладения-то и погорели. Потом уже ветер и дальше разнес. Александра Армолаевича и братьев Пранг дома занялись. Остальные-то в другой день подожгли…

— Остальные?

— Бухгалтера Сохинского, инженеров Давыдова и Рекса. Третьим днем и за купцов принялись. Басинские хоромы и Зуевские. Оттуда и на иных задуло.