Орден для Поводыря - Страница 71

Необычайно жаркое и засушливое лето, к страде разродившееся нашествием саранчи на юго-западные области Западной Сибири, перешло в холодную и дождливую осень. Небесная влага всю вторую половину сентября с отвратительной периодичностью хлестала иссушенную землю тугими струями. Дороги превратились в узкие каналы, улицы Барнаула – в топкое непроходимое болото. Мутная жижа стекала в Барнаулку и Обь.

С приходом октября к осадкам добавился холод. С неба теперь сыпало то ли дождем, то ли снегом. Грязь покрылась тонкой корочкой льда, легко лопавшейся и брызжущей в разные стороны, стоило на нее наступить. Конные прогулки превратились в акты изощренного мазохизма – брызги немедленно замерзали на одежде, не забывая отбирать у тела тепло.

Худо-бедно передвигаться по горной столице можно было только в экипаже. Которого, у меня, конечно же, не было. Коляска имелась у Гуляева, но Степан Иванович каждое утро уезжал в ней к месту службы, и я полагал неприличным заставлять пожилого ученого заставлять идти пешком, чтоб самому разъезжать в экипаже.

На счастье, Господу было угодно вселить меня в тело губернатора, а не какого-нибудь биндюжника с угольных причалов Одессы, и у меня в подчинении была целая сотня казаков! Чего проще – отправить любого из них на поиски извозчика?! А что делать? Жизнь вообще – несправедливая штука.

Пока посыльный прочесывал ближайшие улицы в поисках приличествующей генералу повозки, я выдержал натуральную битву со своим внутренним Германом. По самой, что ни на есть, пустячной причине, конечно. По поводу выбора одежды. И я, несмотря на несомненно русское или даже сибирское происхождение, оказался большим немцем, чем внук уроженца Брауншвейга, Герман Густавович Лерхе.

Удобных и приличных комплектов одежды у меня было мало. Один походный, из грубоватой, но крепкой ткани, и два дорогих, штатских, подходящих для посещения туземной элиты. Кроме них был еще парадный мундир с покрытыми золотым шитьем воротником, обшлагами рукавов и клапанов карманов. К нему полагалась короткая, похожая на детскую игрушку, шпага с серебряным эфесом, но это произведение ювелирного искусства я, конечно же, в экспедицию с собой брать не стал. Пользы с этой зубочистки никакого, а весит она никак не меньше фунта. Если бы собирался воевать, повешал бы на бок саблю – Гера уверяет, что вполне неплохо ей фехтует…

Этот д'Артаньян, блин, настаивал на мундире. В кои-то веки, я собрался навестить незамужнюю одинокую девушку, и Герман был намерен произвести впечатление блеском парадных генеральских позументов. Будто бы она сорока! Вот как объяснить этому фанфарону, что губернатором мы с ним остаемся даже будучи голыми в бане, и к мундиру должность не имеет никакого отношения?! В конце концов, впечатление составляют по уму, а не по количеству позолоты на пуговицах. И вообще! Нужно беречь дорогущую вещь, а не таскать ее куда ни попадя!

Но этот фашист, пытающийся загнать меня в тесноты темно-зеленого сукна с твердым, царапающим подбородок воротником, не унимался. Говорил, что я неуч и ничего е понимаю в жизни. Мол, для того чтоб иметь возможность проявить ум, нужно, для начала как-то понравиться при встрече. А что может быть лучшей рекомендацией для незнакомого человека, чем форменный полукафтан действительного статского советника?

В общем, к госпоже Бутковской я все-таки отправился при параде. За лето плечи обзавелись мышцами, живот исчез, и этот сюртук, или как его там, оказался маловат мне в одном месте и великоват в другом. Чувствовал я себя отвратительно – казалось, все вокруг смотрят на меня и потешаются – будто мундир с чужого плеча. Так что на дорогу я внимания не обращал. Сидел, стараясь не шевелиться лишний раз. Изображал из себя статую Будды…

Где-то далеко, на берегу реки, раз в полчаса, согласно распоряжению генерал-губернатора, палила пушка, отмеряя положенные сто один залп. Артиллерийских орудий в городе нашли два, но второе после первого же выстрела громко крякнуло и пошло трещинами. Снова заряжать его посчитали небезопасным.

На площадь выкатили бочки с пивом и вином, под навесы, прямо в грязную жижу поставили столы с нехитрой снедью. Угла зданий украсили еловыми ветвями и флагами, немедленно промокшими, замерзшими и вставшими колом. У дома инвалидов, не в лад, ни впопад – замерзшими пальцами – играл оркестр. Пара десятков плохо одетых, грязных людей бродило между навесов. Праздник не получился. На иных похоронах веселее.

Низкое, свинцово-серое небо давило на плечи. Радостью от обручения обреченного на смерть наследника престола и не пахло. Настроение полностью отсутствовало. Я находился не в том месте, где следовало бы быть. Занимался не тем, и тратил время на встречи с не теми людьми…

Карина Петровна Бутковская снимала небольшой домик в Подгорной, не слишком престижной, части Барнаула. И хотя и само строение, и дворик смотрелись вполне аккуратно, было заметно, что им недостает хозяйских мужских рук. Ну, знаете, всякие мелочи. Тут забор чуть покосился, там досточка оторвалась. Пространство между жильем и сараями чисто выметено, нет ни былинки лишней, в полисаднике – огромный куст роз, но у ворот валяется здоровенная колода, которую женщины просто не смогли стронуть с места.

Отправил Артемку на разведку. В конце концов, я не арестовывать барышню приехал, а о причинах нелюбви ее брата с горным чиновником побеседовать. И нечего врываться в чужое жилище без приглашения.

Казачок быстро вернулся. Госпожа Бутковская приглашает мое превосходительство в дом. Поплотнее завернулся в плащ, пообещал себе не задерживаться слишком долго и двинул по заботливо выложенной досками тропинке.