Орден для Поводыря - Страница 72

Слегка поклонился, снял картуз и передал его Артемке. Денщик тут же вышел в сени. Он умел бороться со своим любопытством и за это я его уважал.

— Сударыня.

— Здравщтвýйте, ваше превошходитéльство, — забавно подменяя свистящие звуки на шипящие и ставя ударения в неправильных местах слова, ответила молодая… девушка. Прямо скажем, по нынешней моде – не красавица – мала ростом, даже – миниатюрна, и с небольшой грудью. Тщательно уложенные в замысловатую прическу каштановые волосы, небольшое, лисье, остренькое личико. Детские, узенькие ладошки и тоненькие руки. Чего же такого этакого Платонов в ней нашел-то? — Вашей милости уповаю. Я еще так молода…

Она вытянула из рукава платочек и потянула его к глазам. Я хмыкнул. "Ты, деточка, еще заплачь" — поддакнул Гера.

Петр Александрович Бутковский – отец Карины, получил дворянское звание за исследования в области медицины. Издал труды, хорошо известные в лекарской среде. Дионисий Михайлович влет назвал три или четыре, но одно – "Душевные болезни, изложенные сообразно началам нынешнего учения психиатрии" – я запомнил. Психотерапевт, психоаналитик, психолог, психиатр – в девятнадцатом веке еще не существовало разделения этих профессий. Психология, как наука только зарождается. Моему старому лекарю фамилии Юнга и Фрейда ни о чем не говорили, но работы доктора Бутковского он хвалил.

Карина Петровна была умна. И имела представление о человеческой психологии. Во всяком случае, дознаватели так и не смогли обвинить ее в чем-нибудь сколько-нибудь серьезном. Даже несмотря на то, что солдаты нашли в ее доме небольшой госпиталь, где оправлялись от ран бунтовщики. Карбышев даже всерьез предлагал мне взять с собой револьвер…

— Перестаньте, госпожа Бутковская, — может быть, излишне резко выдохнул я. — Я пришел сюда за правдой, а не…

— Отчéго ше не послать полицейских? — криво улыбнулась девушка.

— Я и есть самый главный в губернии полицейский. Что же вам еще? Расскажите, что произошло между вами и господином Платоновым, чтоб я мог решить судьбу вашего брата…

Слезы у нее все-таки полились, и зубы стучали по краю стакана с водой, который немедленно принесла выметнувшаяся откуда-то из глубин дома страшненькая, рябая служанка. Пришлось ждать, пока она не соберется с силами, чтоб говорить членораздельно.

Как я и предполагал, коллежский советник Платонов ее попросту содержал. Со всеми вытекающими, так сказать. А что еще ей оставалось? Работать руками она не умела. В местную больницу даже сиделкой, и даже несмотря на познания в медицине, ее не взяли. А на руках брат – слабоумный калека.

Ни о каких серьезных намерениях и речи не шло. И до какого-то времени это всех устраивало. Чиновник пару раз в неделю посещал ссыльную, не забывая оставлять немного денег или чего-то стоящие подарки. Карина откладывала, как могла, будучи уверенной в недолговечности такой связи, но к моменту, когда все-таки произошел разрыв отношений, скопила не так много.

В августе у одного из чиновников горного правления, кажется бухгалтера Сохинского, случилось день рождения. В Барнауле праздновали всегда с размахом, но тут именинник и вовсе расстарался. Море водки, цыгане, музыканты. Приглашены все сколько-нибудь значимые лица города.

Уже ночью, кто-то из гостей попенял Платонову, что тот, дескать, так и не похвастался польской любовницей. Хорошенько подвыпивший коллежский секретарь отправил бричку.

— О! Они так говорили со мной, будто я продажная девка, — сверкая глазами от ярости, рассказывала Карина Петровна. — Совали ассигнации и требовали, чтоб я снимала одежду! Хватали…

Она пыталась терпеть. Понимала, что по большому счету заслуживает такого к себе отношения. Терпела и отшучивалась, старалась быть поближе к Платонову, надеясь, что тот ее защитит. Пока не поняла, что он ведет себя точно так же, как другие.

Кончилось развлечение для господ чиновников звонкой пощечиной по чьей-то – она совсем не знала имен местного начальства – физиономии и бегством с этого праздника жизни. Добравшись до дома, она без сил рухнула на кровать и ревела несколько часов подряд. И напуганный глупый маленький брат пытался ее утешать. А на следующий день отправился мстить.

— Прошу вас, ваше превосходительство, — девушка тихо сползла со стула и встала на колени прямо передо мной. — Я на все готова. Пощадите только моего неразумного брата!

"Давай! — орал внутри мозга Гера. — Ну давай же! Не сиди так!"

Стало жарко. Я нервно дернул непослушные крючки неудобного воротника. Карина, словно только и ожидая этого сигнала, ловкими пальцами вскрыла мой кафтан полностью, и взялась за мелкие пуговки на брюках.

— Сейчас, — как-то даже ласково, шептала она. — Сейчас, мой хороший…

Сердце давило. Каким-то краешком разума я осознавал, что поступаю неверно. Что желания моего тела постыдны, и что я пользуюсь беспомощностью этой несчастной. Но тот, кто во мне сидит уже успел захватить власть, завалить пышущими голодной яростью гормонами остатки вяло обороняющейся совести. Я потянулся к застежкам ее скромного платья.

Потом, уже загнав удовлетворенного Германа обратно в клетку, лежал, смотрел на худенькое, с выпирающими ребрами, ключицами и тазовыми костями, тело Карины, и думал. А тема этих размышлений тихонько сопела мне в подмышку.

Господи! Что же я наделал?!

Понятно, что брата этой девчушки с удивительно безволосым телом и угловатой попкой, выручить совсем просто. На самом деле достаточно собрать комиссию авторитетных докторов, признающую Ивана клиническим идиотом. По законам империи такие люди, буде они совершат что-либо противоправное, подлежат отправке в дом презрения особого, закрытого, словно тюрьма, типа. Другое дело, что в Сибири ни одного такого заведения не существует. Как впрочем, и на Дальнем Востоке. Что само собой подразумевает разлучение брата с сестрой. И вряд ли именно этого добивается полячка таким экзотическим способом.